Тусклый свет лампочки и слабо журчащая вода. Грязная, ржавая, но другой нет. Я достал бритву и посмотрел в зеркало. Чёрт, неужели это и вправду я... Шрам на лбу, плавно переходящий к виску. Митрич иногда шутил, что "стреляли мне в лоб, да промазали." Самое интересное, что я никак не мог вспомнить, откуда он взялся. Щетина. Пустые, пепельные глаза. Я начал взбивать пену.
Три гулких удара в стальную дверь прервали процесс. — Войдите — гаркнул я. Даже голос у меня стал другим. Раздался скрип поворотного механизма двери, и в мой кубрик вошёл молодой парень с красной повязкой на рукаве.
— Артем, мы взяли его.
***
Эхо шагов раздавалось по пыльному, скудно освещённому коридору бункера. Почти все двери были запечатаны. Ни души. Мы вошли в "зал допросов" - бывший склад, откуда вынесли всё, оставив только "необходимое".
В центре зала на стуле сидел привязанный человек с чёрным мешком на голове.
— Свет. И выйдите все — скомандовал я. За моей спиной вспыхнули яркие прожекторы, затем послышался звук закрываемого затвора дверей. Мы остались наедине с пленником.
Я не спеша закурил, и, щурясь, начал рассматривать связанную фигуру в чёрной, оборванной и забрызганной грязью рясе. Затем резким движением сорвал с него мешок. Я увидел усталое, молодое лицо в синяках и ссадинах, с чёрными, спутанными волосами до плеч. — Ну здравствуй, отец Сергий — произнёс я и глубоко затянулся. Пленник застонал. — Вам... ничего не добиться от... я не скажу... Господь пастырь мой, иже еси на... — Заткнись! — я резко ударил его по щеке: — Заткнись, сука! Слушай, святой отец. У нас нет времени, поэтому давай не будем ничего усложнять. Ты знаешь, что нам нужно лишь одно - дату дня, когда иерарх будет в храме Христа Спасителя с неафишируемым визитом. И мы знаем, что ты её знаешь. Мы сохраним тебе жизнь, если ты сейчас скажешь нам это.
Он засмеялся. Тихо, но от этого смеха у меня пошёл мороз по коже. — Неужели ты, несчастная заблудшая душа... думаешь... что я выдам тебе отца нашего, нашего пастыря?.. Мучай меня, нехристь, но я... ничего не скажу... — Хорошо, святой отец — я затянулся ещё сильнее: — будем по плохому. Я встал и подошёл к двери. Прожекторы погасли. Ребята из сопротивления смотрели на меня, ожидая приказов.
— Погодите пару часов, пусть оклемается. Затем... затем сломайте ему ноги. Как закончит орать, позовите меня — с этими словами я затянулся сигаретой в последний раз, щелчком пальцев отправил её в полёт и пошёл к себе в кубрик.
***
Я не могу так больше. Не могу. Разве мы лучше их? Мы боремся с РПЦ её же методами, мы пытаем людей ради информации... Пальцы нащупали на шее выжженную букву "А" - моё клеймо и клеймо тысяч людей, вынужденных сейчас бороться за жизнь. А - значит атеист. Единая религия - Единая Россия! Чёрт, как сейчас помню первое появление этого слогана, перевернувшего нашу жизнь. Помню эти законы "об оскорблении чувств верующих"... если бы, если бы всё ограничилось только ими.
Теперь Россия была не просто государством, а "Православной Федерацией". Ей управляли сразу два органа власти - Государственная Дума во главе с президентом и Духовное Собрание во главе с иерархом. Людям во всём мире казалось это бредом, шуткой, показухой. Так же думали и мы. Поначалу. А позже ввели публичные порки - наказание для прелюбодействующих. Затем обязательное крещение новорожденных. А затем появилась Инквизиция. И первая сожжённая "ведьма" - малолетка, изнасилованная кем-то из священников, посмевшая написать заявление в полицию...
— Артем! Я вздрогнул: — Черт, Ваня, я даже не заметил, как ты вошёл.
— Артем... мы всё сделали.
***
— Мы все равно будем пытать тебя, пока не заговоришь. Тебе будут вводить обезболивающее и поддерживать жизнь, ты не умрёшь, не надейся. Мне не хочется этого делать, поверь. Просто скажи нам дату.
— Нехристи... делайте что хотите... дети Диавола...
— Заткнись, Сережа. Мы научились этому у вас, когда освободили пацанов, которых держали в церкви два года. Ты когда нибудь видел человека с тысячей игол, загнанных в тело? Нет? А я видел. В застенках Васильевской церкви, которую мы потом взорвали. А знаешь, за что ему это? За то что атеист.
— Ты... врёшь всё...
— Врут твои духовные наставники, промывая мозги тебе подобным и большей части нашей любимой ебанутой стране. Ты всерьёз веришь в святость церкви? А я убивал своими руками священников, которые насиловали детей.
— Нет... таких...
— Да? Ты уверен в этом?! Болван! Я видел как "святые люди" делали такие вещи, от которых волосы седеют! Ты придурок, святой отец!
— Ты лишь заблудший сын... Наша церковь - свята, и наш Бог есть любовь...а мы смиренно служим ему во славу его...
— Да пошёл ты! Любовь? Детей насиловать это любовь?! Сжигать ни в чём не повинных женщин это любовь?! Твои попы смиренно служат Богу, раскатывая на дорогих машинах и обедая в шикарных ресторанах? Это блять духовная скромность и смирение?!
Отец Сергий молчал, но я уже вышел из себя. — Знаешь ли ты, православный ублюдок, сколько ужасов мы насмотрелись в церквях? Видел ли ты хоть раз детей, измученных играми извращенцев в рясах до смерти?! А сколько жен, сестер и матерей мы потеряли?! Скольких вы сожгли их на кострах?! За что вы сжигали их?! За что вы, суки, сожгли её?!
Катя... Катя... Я ударил священника наотмашь по лицу. — За что?! За что вы сожгли её?! — Значит... не Богу она была верна... но Диаволу... —Заткнись! Заткнись! — Я принялся бить его: — Ты, мразь, знай, что её признали ведьмой лишь потому что она отказалась переспать с настоятелем местной церкви! Вы!.. Вы!... — Я... пожалуйста... не бей... на всё есть воля Божья, смирись, сын мой...
Я схватил железный прут. — Воля божья?! Это его воля - отдавать в руки убийц невиновную?! Где был твой бог, когда её сожгли ни за что?! Где был твой бог, когда она кричала не переставая, пока горела заживо?! На это тоже была его воля?! Удар сыпался за ударом, священник хрипел, брызги крови летели во все стороны. — ГДЕ! БЫЛ! ТВОЙ! БОГ!
Хруст. Последний удар пробил его череп... Я стоял, тяжело дыша, глядя на окровавленное месиво, оставшееся от его лица. Моё лицо, мои руки, всё в его крови, ещё тёплой... Слёзы застилали мне глаза. Что... что же я натворил... кем я становлюсь... Катя, прости меня пожалуйста, Катя... Кто-то вбежал в комнату, кто-то тормошил меня за плечо... Артем, Артём... Я рыдал навзрыд... За что?.. За что мне это?!
***
— Я не могу простить себе этого, Митрич. Я убил его. Убил жестоко. Мы превращаемся в таких же зверей, как они.
— Ох, Артем... Он был враг, как и вся РПЦ, как и любой священник, пойми ты наконец, мать его. Это война, и нам нельзя делать исключений. Религия - зло. А со злом можно бороться только злом. Насилие всегда порождает насилие. Не нужно корить себя за это. И ты вот ещё чо... завязывай с этими "где божья справедливость и бла-бла-бла". А Бога нет! Вера - это лишь утешение для несчастных и помощь для слабых. Мы не такие, мы должны быть сильнее. Ведь дело даже не в той мерзости, которую творит церковь, прикрываясь "святостью". Наша борьба - борьба с самой идеей религии, ибо религия не столько необходима для поддержания человеческого духа, сколько для управления людьми, создания из них истинной паствы - тупого стада безмозглых животных, мать его. Пойдем — Митрич открыл дверь бункера: — Нам ещё не одну церковь нужно сжечь. #lm #паста